С пьедестала бессмертной строки
+ 0 + 10 
Передо мной две похожие, как сестры-близнецы, и все-таки разные книги с одинаковым названием «К Серебряному веку». День и место рождения первой — 18 января 2019 года, США, Северная Каролина, г. Роли. Вторая появилась в начале нынешнего лета в г. Кирове. Их автор — наша землячка, член Союза писателей России Надежда Мохина сразу же после выхода в свет первой из ее книг, выпущенной за рубежом, пообещала, что издаст и второй, отечественный, вариант этого сборника стихов, чтобы сделать его более доступным для российского читателя. И вот она сдержала слово. Мало того, дополнила вторую книгу новыми стихами, заметно углубив и расширив границы ее содержания.
0
776
С обложки первого сборника на нас смотрят знакомые лица русских поэтов, вошедших в сокровищницу мировой литературы, а в центре — старинная чернильница с пером, напоминающая рыцаря в латах, скачущего навстречу противнику с копьем наперевес. Конечно же, рыцарским духом благородства и самоотверженной отваги проникнуто творчество тех, чьи звездные имена навсегда соединились в галактику, обозначенную на литературном небосклоне как Серебряный век. Обложка второго издания возвращает нас в день сегодняшний — на письменном столе лишь открытый на чистых страницах блокнот, шариковая ручка, ярко-желтая хризантема и зажженная свеча в изящном подсвечнике. Еще минута, другая, и на белый лист бумаги лягут четкие строчки стихов, связав незримыми нитями разделенные столетием сердца и судьбы.
«Читателю предстоит окунуться в литературную атмосферу рубежа 19-20 веков, встретиться с любимыми поэтами Серебряного века и увидеть интерпретацию их строк с позиций сегодняшнего дня», — говорится в краткой аннотации к сборнику. После знакомства с обоими его выпусками хочется добавить, что благодаря этому литературному путешествию во времени, открывается редкая возможность приподняться над повседневностью и бытовой рутиной и посмотреть на себя самих, наши поступки и мысли с высоты ушедших в бессмертие строк, что куплены ценой великих страданий и крови. Сохрани, Господи, нас от таких испытаний, ведь мы тоже живем в России «на стыке веков», и вопрос Н. Мохиной «Кончается ль смутное время?» по-прежнему не подразумевает утвердительного ответа.
«Нет поэзии женской? Поэт должен быть без различия пола? Ты в расхожий уверовать бред не готова» — так начинается стихотворение, посвященное Марии Александровне Лохвицкой (ее младшая сестра Надежда писала стихи и рассказы под псевдонимом Теффи). Имя Мирры Лохвицкой гремело на рубеже 19-20 веков, но впоследствии было несправедливо забыто. Наверное, кто-то лишь сейчас узнает, что «своей нежностью»она «предвозвестила» в русской поэзии Анну Ахматову и Марину Цветаеву, и впервые прикоснется к ее стихам, полным ясности, чистоты и изящества.
Ах, если б навсегда сохранить в душе этот безмятежно-счастливый мир, но он хрупок и вдребезги разлетается под ударами судьбы.
«Хотели б поэты цветы рассыпать
И солнечный свет разливали б по строфам…
Но годы мелькают, века — и опять
В кровавой заре выплывает Голгофа» —
трагическим лейтмотивом через всю книгу проходит неизбежность страданий и бед, особенно для поэта, чья «донага душа — на виду у всех». В стихотворении «Гвоздь» это противоречие жажды счастья «в прелестном веке» и беспощадной реальности достигает апогея. Поэтому почти физически чувствуешь, как «пронзает душу безысходность — тот ржавый гвоздь», так страшно и обыденно поставивший точку в жизни Марины Цветаевой.
Не только по числу, но и по разнообразию стихов, перекликающихся с творчеством Ахматовой или отталкивающихся от него, можно судить об особом отношении автора к ее литературному наследию. Здесь уже нет места надрыву и отчаянию, на смену которым приходит мудрое осознание того, что, если ты не в силах остановить окружающий распад и хаос, то не имеешь права поддаваться им, теряя в себе человека. Надо научиться «принимать безысходность потери», разочарование «невстреч», не растрачивать душу на «мечты о несбыточном», безоглядно прощая все обиды и выпуская из рук «осколки зеркал», «чтобы битое зеркало жизнь не могло искажать» . А вот стихотворение «Ахматова и Модильяни» переводит нас от диалога с Поэтом в более широкую сферу сложных, необъяснимых, с точки зрения обывателя, взаимоотношений людей искусства. К этой теме автор возвращается на протяжении всей книги, за каждым словом которой чувствуется огромный багаж перечитанного биографического материала и строгая внутренняя цензура, не позволяющая ни на йоту переступить табу, оберегающее честное имя героя. Неслучайно в заключительных строфах сборника поэтесса подчеркивает значение бережного, чуткого проникновения в «цветущий и дивный сад» поэзии Серебряного века, где «ненастье и боль в груди», «только трепет. Почти испуг», «все запуталось и сплелось». Поэтому нельзя не согласиться с просьбой автора к читателю: «ты клубок тот не распускай».
Зато сколько удивительных открытий вознаградят пытливый, совестливый ум и отзывчивую душу в том таинственном далеке, которое, оказывается, так же близко и бесценно, как улыбка твоего ребенка или играющая на солнце капля росы. А еще взгляд сквозь столетие способен увидеть то, чего не разглядишь в суетном мельтешении будней. Пример тому — остросоциальное стихотворение «Две картины Нового года», вызывающее краску стыда на щеках.
О музыкальности лиры Надежды Пантелеймоновны сказано немало, засим не буду повторяться, однако нельзя не отметить это свойство как основополагающее для сборника «К Серебряному веку». Для меня весь он звучит непрерывной симфонией, то ласкающей слух романсовыми гитарными переборами, то приобретающей вселенский размах небесного оркестра, то — едва различимой нежной мелодией флейты или щемящей грустью русского народного мотива. Эта музыка звучит настолько ясно, что порой хочется рифмованные строчки спеть под гитару или пианино (например, «Старую легенду», «Мираж», «Не зажигай свечу», «Осенний вальс»), а также под гармошку — «Как из милых рук», «На тройке»… Надеюсь, после выхода в свет российского издания шансы на то, чтоб эти чаяния сбылись, возросли многократно.
«Чрезвычайно радует, что произведения Надежды Мохиной всегда отличаются поэтической точностью: точностью образов, точностью использования изобразительно-выразительных средств, выверенностью рифм (иногда довольно смелых), удивительной «правильностью» композиции», — так оценивает творчество нашей землячки кандидат филологических наук, доцент Л. В. Шиянова. Проиллюстрирую ее слова, обратившись к дополненному варианту одиннадцатой книги Н. Мохиной, выстроенному заново, действительно, безошибочно. Ведь каждое из появившихся за прошедший год 14 стихотворений вплетено в первоначальную ткань произведения без единого шва, при этом существенно обогатив его новыми героями и красками, словно наведенный на прошлое объектив чуть сильнее приблизил картину к глазам. А вот и свежие яркие метафоры, как путеводные звездочки в потоке чувств и мыслей: «цветной платок дерев», «из прошлого, как маленького платья, что стало коротко и тесновато, не вышагнешь», «в лугах небесных звезд стада пасутся», «но осталась на чьих-то руках с крыльев бабочки стертая пыль», «строкой обнимая и небо, и землю».
Наряду с языковыми образными средствами, автор для большей выразительности подчиняет своему замыслу и стиль, и технические приемы стихо-сложения. Наиболее заметно это проявилось в строчках, посвященных футуристам, которые преувеличивали значение формы, порой доходя до абсурда, но в данном случае такой подход помогает читателю проникнуться духом эпохи, как например, в стихотворении «Игорь Северянин».
Неимоверно сложной задачей, на мой взгляд, было отразить в двух коротких стихах трагическую суть жизни и смерти Владимира Маяковского — «архангела-тяжелоступа», как называла его Цветаева. Автор находит, на мой взгляд, идеальное по емкости образа решение, обращаясь к хрестоматийной истории с двумя морковками, которые Маяковский несет в подарок любимой, спасая ее от голода: «Стиснут хвостик зеленый в руках великана. Крепко стиснуты зубы. И стиснуто сердце». Зажатая пружина не могла не распрямиться, оглушительно прозвучав в роковую минуту выстрелом в висок «громче грохота всех революций».
Львиная доля размышлений о женском предназначении, о смысле жизни и творчества, о времени и о себе приходится на вторую половину книги, где перед нами проходят одно за другим лица богатыря Максимилиана Волошина и его любимой — Елизаветы Дмитриевой в придуманной им маске Черубины де Габриак, непревзойденного поэта в прозе Ивана Бунина с «высоким светом» его «Темных аллей» и символиста-философа Константина Бальмонта, загадочного Иннокентия Анненского и не миновавшего советской травли Бориса Пастернака, в одиночку обличившего тирана, а потом замученного им Осипа Мандельштама и менее известных читающей публике русских изгнанников-эмигрантов — Георгия Адамовича, Елизаветы Кузьминой-Караваевой, Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус. Несмотря на огромную разницу жизненных и литературных дорог, творческая биография каждого из них соответствует сформулированному Н. Мохиной девизу: «Молнией вспыхнув, путь озарить Тем, кому жить».
Спустя столетие эта формула ничуть не устарела, ее вновь ежечасно доказывают, делая выбор между гладенькой ложью и нелицеприятной правдой, комфортным пребыванием в стае и одиноким голосом совести, современные поэты и писатели. «По течению — течь. Против — преодолеть. То ли в травах залечь? То ли сметь и суметь?» — для себя автор решает этот вопрос без колебаний, обозначая творческое кредо на одной из последних страниц в стихотворении «Стезя». «Встаньте выше толпы — все увидится сразу» — предлагает она и читателю подняться над привычным, однообразным и не требующим полной самоотдачи существованием. Лишь тогда станет ближе и понятней тайна Серебряного века, рыцарской эпохи избранников судьбы, с честью пронесших по жизни дарованный им крест — «отметину Божью: безбрежность любви и глубинную боль».
Татьяна Курдюмова.
Фото автора.
