Глазами ровесника
+ 4 + 1 
Время быстротечно — не ухватишь, не остановишь, не притормозишь. В детстве, юности кажется что ни конца ему ни края — все впереди, все еще будет… Всерьез я задумалась об этом, когда уже не было в живых моих родителей. Находясь далеко от дома, остро чувствуя сиротство и одиночество, перечитывала и пересматривала оставшиеся от них письма, фотографии. Тогда же прервалась связь с последним из братьев моего папы. Я знала, что дядя Алексей Алексеевич писал мемуары, точнее дневники, заметки по ходу жизненных ситуаций. В 2011-м мне удалось благодаря Интернету найти своего двоюродного брата Игоря Алексеевича и племянника Алексея, узнала, что дядя жив. В прошлом году по моей просьбе часть записей Алексея Алексеевича оказались у меня.
0
1259
Моему дяде, А. А. Бурдуковскому в этом году исполнился 91 год. Свои мемуары он озаглавил «Жизнь. Годы. Люди» (история моей семьи, история Подосиновца, история страны). Чувства, трепет от прочитанного не передаваемы словами, многим хочется поделиться. Я сохранила авторский стиль, разбив текст по темам для удобства восприятия, оставляю за собой право исключать личные моменты и добавлять свои реплики.
Ольга Васильевна Кузнецова,
директор Подосиновского Дома ремесел.
От автора:
Первое слово — «жизнь». Ведь жизнь для человека — это самый главный, самый ценный дар, полученный, как сейчас говорят, от Господа Бога! Этому дару я и определяю первое место. О жизни думают по-разному — и начинающее соображать дитя, и юноша, и умудренный опытом мужчина, и старец, уже снова впадающий в детство. И разве нет большего страха у человека, чем страх лишиться жизни?
На второе место я ставлю слово «годы». Годы — это злая, переменчивая штука. Время — неосязаемая субстанция, загадочная началом и концом, меняющая свою скорость не только относительно чего-то (как у Эйнштейна), но и относительно возраста индивидуума. Вспомните, как медленно текло время в детстве, какими длинными были дни и как медленно менялись годы? И как на склоне лет дни начали стремительно укорачиваться, а годы помчались вскачь! Где же та кукушка, которая прокукует, сколько лет осталось мне жить? И успею ли я завершить правку моих рукописей, да еще и продолжить их?
И, наконец, третье слово в названии моих записок «люди». О, память человеческая, для скольких событий и людей в ней находится место! Обо всех не напишешь, но каждый из них оставил в микроклетках моего мозга свою пометку. Сейчас я не буду писать об этом: придет время, и, е.б.ж. (как заканчивал свои письма Лев Толстой: если буду жив), то многие попадут на эти страницы.
Итак, вперед, мысли мои, скакуны!
Хочется поделиться, вспомнить, какие мы были раньше, о чем думали тогда, какая была жизнь, чему радовались и от чего страдали. И рассказать не только о себе, но и что стало с Россией, куда мы шли и куда заворачивали и с чем страна вступила в ХХI век и третье тысячелетие.
Наши предки заложили Подосиновец точно по закону древних поселений: в месте устья Пушмы, впадающей здесь в Юг — красивую, спокойную реку, показывающую свой норов только при весеннем ледоходе. То-то весело и шумно было в эти дни на берегу! Разломанные огромные льдины прут на берег, вода все подымается, кажется, ледяная буйная карусель сметет все на своем пути. Ледоход безумствует около суток, потом вода начинает спадать, и лед идет уже не сплошной массой. Каждый год для нас это было незабываемым зрелищем.
Как только Юг очищался ото льда, от Устюга вверх по реке, по половодью, в сторону Никольска (около 120 км от Подосиновца) начинали ходить колесные пароходы: сначала буксиры с баржами, потом белые пассажирские красавцы, даже двухъярусные. Остановившись на короткое время у перевоза, высадив пассажиров и забрав новых, они продолжали движение, весело шлепая плицами больших ходовых колес.
С лесных делянок от верховьев реки буксиры тащили вниз по течению громадные плоты с лесом. И судоходство, и лесосплав продолжались около месяца. К середине июня вода спадала, и реку, когда долго не было дождей, кое-где можно было перейти вброд.
Название моего родного села имеет исторические корни. На левом берегу реки, вниз по течению, на расстоянии двух километров от Подосиновца природа разместила один из отрогов Северных увалов. Здесь, на самой вершине, наши предки заложили церковь с двумя куполами (на одном — звонница). С трех сторон они выкопали глубокие рвы. С четвертой стороны было сообщение с небольшой расположенной поблизости деревушкой. Я в последнее лето перед отъездом в Москву поднялся в гору к этой церкви.
Одиноко стоящий храм со стенами, покрытыми лишайником, высокий полуразрушенный забор, внизу — дремучий смешанный лес и серебристая подкова реки с малыми деревеньками на горизонте создавали ощущение старины и вечного покоя.
В Подосиновце тоже была двугла-
вая церковь, очень красивая. Я бы отнес ее к памятникам архитектуры. Толстые кирпичные узорчатые стены, узкие высокие окна, заложенные цветной мозаикой, крыша из оцинкованного железа, позолоченные купола и кресты, отличная звонница. Церковь была выгодно расположена на верху крутого склона — все это выделяло ее среди других храмов в селах, раскиданных по берегам рек. Кирпичные столбы забора с чугунными решетками ограждали довольно большую площадь, засаженную соснами и березами. При входе через ворота по обе стороны дорожки размещались могилы купцов (основателей церкви) и священников. Красивые мраморные надгробия с благодарственными эпитафиями обрамлялись узорчатыми металлическими оградами. Все это было в те времена, когда храмы еще действовали, примерно до конца двадцатых годов. Моя мама была верующей. В церковные праздники, а иногда по воскресеньям, она водила меня и брата Анатолия в храм. Отец был атеистом, старшие братья и сестры, конечно, были крещеными, но желание соучаствовать в церковной службе у них уже исчезло.
В церковь ходили семьями, чисто одетыми, как на свидание с чем-то прекрасным. Ни громкого разговора, ни смеха слышно не было. Стояла благоговейная тишина, только голос священника распевно произносил слова молитвы. Но нас интересовали не слова (да мы их почти и не понимали), а внутреннее убранство храма. Всюду позолота, иконы в окладах, на потолке — в голубизне неба ангелы и архангелы с нимбами. Понятно чувство искренней благодати у людей, никогда в своей жизни не знавших ничего подобного. Если еще добавить сюда величественное хоровое песнопение на церковно-славянском языке, то вполне оправдывалась тяга людей к храму, к укреплению в них божественных идей и представлений. Многие становились богаче духовно и легче переносили житейские тяготы. А колокольный звон перед обедней или всенощной! Звонарь — это искусник, который тремя-четырьмя колоколами выводил такой перезвон, что дух захватывало! А в погожие дни был хорошо слышен и звон колоколов церкви в Городке. Звонари словно перекликались между собой. «Ры-бу брал? Ры-бу брал?» — басом неторопливо вопрошал колокол в Подосиновце. «Ры-бы-не-брал, ры-бы-не-брал!» — отвечали высокой перезвонной скороговоркой в Городке..
А. БУРДУКОВСКИЙ.
Продолжение следует.
Фото из архива Отроковых.
